Когда
я была щенком, я своими проделками заставляла тебя
смеяться. Ты называл меня своим ребенком и, несмотря
на изжеванную обувь и пару уничтоженных подушек, я
стала твоим лучшим другом. Когда я делала что-то
плохое, ты грозил мне пальцем и говорил: Разве так
можно?, но потом смягчался, и я переворачивалась на
спинку, а ты чесал мне животик. Я немного дольше
обычного приучалась соблюдать чистоту в доме, потому
что ты был ужасно занят, но мы вместе над этим
работали. Помню, как уютно устраивалась с тобой под
одеялом, и слушала, как ты мечтаешь и строишь планы,
и думала, что лучше и быть не может. Мы долго гуляли
и бегали в парке, ездили на машине, останавливаясь,
чтобы купить мороженого (мне доставалась только
вафелька, потому что, как ты говорил, собакам
нельзя мороженое), а еще как я долго дремала на
солнышке, дожидаясь тебя с работы под конец дня.
Постепенно ты стал больше времени уделять работе,
карьере и поиску человеческой подружки. Я терпеливо
тебя дожидалась, утешала, когда у тебя случались
неудачи и срывы, ни разу не упрекнула тебя в
неверном решении и прыгала от радости, когда ты
приходил домой, а еще - когда ты влюбился. Эта
девушка, теперь твоя жена, - она не собачница, и все
же я приняла ее, старалась показывать ей свою
привязанность и слушаться. Я была счастлива, потому
что ты был счастлив. Затем у вас появились
человеческие дети, и я делила с вами эту радость.
Они были такие розовые и так необычно пахли, и я
тоже хотела ухаживать за ними, быть им как мать. Но
только вы с ней боялись, что я могу им навредить, и
выгоняли меня в другую комнату или садили в клетку,
где я и проводила большую часть времени. Как же я
хотела их любить, но я стала невольницей любви.
Они начали расти, и я стала их другом. Они цеплялись
за мою шерсть и делали первые неуверенные шаги,
лезли мне пальцами в глаза, исследовали мои уши и
целовали в нос. Я обожала их и все, что они делали,
и как они меня гладили потому что ты делал это
очень редко теперь, и я бы жизнь за них отдала, если
бы потребовалось. Я залазила к ним в кроватки и
выслушивала их тревоги и тайные мечты, и еще мы
вместе с ними слушали и ждали, когда твоя машина
подъедет к дому. Раньше, когда тебя спрашивали, есть
ли у тебя собака, ты доставал мою фотографию из
бумажника и рассказывал обо мне разные истории. Но в
последнее время ты кратко отвечаешь да и меняешь
тему разговора. Я теперь не твоя собака, а просто
собака, и ты больше не тратишь на меня свое время и
силы.
Сейчас перед тобой новые карьерные возможности в
другом городе, и вы все переезжаете в новую квартиру,
куда с собаками нельзя. Для своей семьи ты принял
верное решение, но когда-то я была твоей
единственной семьей. Мы куда-то поехали на машине,
мне было очень интересно но это оказался приют,
где пахло собаками и кошками, страхом и отчаянием.
Ты заполнил все бумаги и сказал: Я знаю, вы
подыщите ей хороший дом. Они пожали плечами, в
глазах у них была боль. Они-то понимали, что ждет
собаку среднего возраста, даже с документами. Ты с
трудом оторвал пальцы своего сына от моего ошейника,
он кричал: Нет, папа, не позволяй им забрать мою
собаку!. А я очень беспокоилась за него, какой же
ты преподал ему урок о дружбе и верности, любви и
ответственности, и уважении на всю жизнь. На
прощанье ты потрепал меня между ушами, избегая
смотреть мне в глаза, и вежливо отказался забрать на
память мой ошейник и поводок. В твоей жизни скоро
должно было произойти крайне важное событие, а
теперь и в моей оно наступило.
После твоего ухода две милые женщины говорили, что
ты наверняка знал о предстоящем переезде уже
несколько месяцев назад и даже не постарался найти
мне новый хороший дом. Они качали головой и говорили:
Разве так можно?. Они очень внимательны и
заботливы к нам здесь, насколько им позволяет их
занятость. Конечно, нас здесь кормят, но я уже давно
потеряла аппетит. Первое время, когда кто-либо
проходил рядом с моим вольером, я кидалась к сетке в
надежде, что это ты, что ты передумал что это все
было страшным сном или что это хотя бы кто-то
другой, кому не все равно, кто мог бы меня спасти. А
потом я поняла, что нельзя отбирать внимание
приходящих людей у беззаботных щенков, не знающих,
какая судьба им досталась. Тогда я забилась в
дальний угол и там ждала.
Я слышала, как она идет за мной вечером, и мы с ней
пошли по проходу в отдельную комнату. Там была
божественная тишина. Она положила меня на стол,
потрепала уши и сказала не бояться. Сердце у меня
забилось быстро-быстро, ведь я догадывалась, что
должно произойти, но было и облегчение. Дни
невольницы любви сочтены. И как всегда, я больше
волновалась за нее. На ней висит очень тяжелый груз,
и он на нее давит. Я знала это также, как угадывала
твое настроение каждый раз. Она наложила мне жгут на
переднюю лапу, по щеке ее стекла слеза. Я лизнула ей
руку, также как когда-то, много лет назад, я
подбадривала тебя. Она умело проткнула мою вену
иголкой для подкожных инъекций. Сначала я
почувствовала иглу, потом - как холодная жидкость
бежит по моему телу. Я сонно посмотрела в ее добрые
глаза и прошептала: Разве так можно?. Наверное,
она меня поняла, потому что сказала: Прости. Она
обняла меня и стала быстро объяснять, что это ее
работа делать так, чтобы мы попадали в лучший мир,
где меня не отвергнут, не обидят и не оставят, и где
мне не нужно бороться за свою жизнь, мир любви и
света, так разительно отличающийся от земного. И
собрав последние силы, я вильнула хвостом, чтобы
сказать ей, что мой вопрос был не к ней. В тот
момент я думала о тебе, мой Любимый Хозяин. Я всегда
буду думать о тебе и ждать тебя. Пусть все, кого ты
встретишь в жизни, будут так же преданны тебе.